Уильям Джеймс родился в состоятельной
американской семье 11 января 1842 года. Его детство было богато впечатлениями:
вместе с родителями он побывал в Ньюпорте, Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Женеве,
Болонье и Бонне. Его взрослая жизнь началась с того, что он в течение года
изучал азы живописного мастерства. Затем под влиянием отца решил заняться
науками.
Он поступил в Гарвардский университет, еще не имея четкого представления, чем
именно будет заниматься. Сначала изучал химию, потом сравнительную анатомию. В
1863 году Джеймс перешел в Гарвардскую медицинскую школу. Два года спустя, в
1865 году, он взял освобождение от занятий, чтобы принять участие в экспедиции
Луи Огассиза в бассейн Амазонки. Опасности и неудобства экспедиционной жизни убедили
Джеймса, что ему больше подходит карьера кабинетного ученого, а не научные
изыскания, требующие активных физических нагрузок.
«Мое участие в экспедиции было ошибкой. Теперь я, к счастью,
совершенно убедился, что природа скроила меня, скорее, для размышлений, чем для
активной жизни... Меня тревожили дурные предчувствия; но я был так переполнен
энтузиазмом и путешествие представлялось мне таким романтичным, что я подавил
свои опасения. Однако при столкновении с действительностью романтика
испаряется, а все опасения оправдываются одно за другим»
Джеймс вернулся в Гарвард еще на год, потом уехал учиться в
Германию, затем снова вернулся в Гарвард. Он много болел, прежде чем смог
наконец получить диплом врача. Это произошло в 1869 году. После окончания учебы
у него началась ярко выраженная депрессия. Джеймс ощущал себя совершенно
бесполезным и несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством. Один случай,
относящийся к этому периоду времени, оказал на него длительное и глубокое
влияние.
«Находясь в состоянии депрессии и глубокого пессимизма,
когда будущее представлялось мне в самом мрачном свете, однажды вечером я зашел
в раздевалку чтобы взять оставленную там статью. В раздевалке было довольно
темно, и внезапно меня охватил страх, как будто выползший из этой темноты; тут
же в моей памяти всплыл образ одного пациента-эпилептика, которого я наблюдал в
психиатрической лечебнице. Это был темноволосый юноша с бледной, даже
зеленоватой кожей, с виду совершеннейший идиот. Он целые дни сидел на скамейке
или на выступе стены, подтянув колени к подбородку. Кроме грубой и грязной
рубахи, прикрывавшей все его тело, на нем ничего не было. Обычно он сидел
совершенно неподвижно, чем-то напоминая всем известное изображение египетской
кошки или перуанскую мумию. В нем виделось что-то нечеловеческое. Этот образ и
охвативший меня страх стали сплетаться в моем воображении в разнообразные
комбинации. Мне чудилось, что я могу превратиться в такое же существо,
потенциально — это я сам. Ничто из того, чем я владею, не защитит меня от
подобной судьбы, если пробьет мой час, как он пробил для него. У меня было
такое чувство, как будто что-то твердое, зажатое в глубине моей груди, внезапно
вырвалось наружу и превратилось в огромную дрожащую массу ужаса. Каждое утро,
просыпаясь, я ощущал сидящий во мне страх и такую тревогу за свою жизнь,
которую никогда не испытывал ни до этого, ни после... Постепенно это чувство
исчезало, но в течение нескольких месяцев я, оставаясь один, боялся темноты.
Мне вообще становилось не по себе, если рядом со мной никого
не было. Помню, я размышлял над тем, как могут жить другие люди и как я сам мог
когда-то жить, не сознавая всей бездны опасностей, таящейся под тонкой корочкой
обычной жизни. В частности, моя мать казалась мне парадоксальным существом,
поскольку совсем не думала о грозящих ей опасностях. Однако, поверьте, я не
беспокоил ее своими откровениями».
Из дневников Джеймса и его писем видно, как он шел к
выздоровлению.
1 февраля 1870 г. Сегодня
я понял, что опустился на самое дно и мне необходимо осознать происходящее,
чтобы с открытыми глазами сделать выбор: либо я должен отбросить все моральные
принципы как несоответствующие моим наклонностям, либо следовать этим принципам
и считать бесполезной трухой все остальное. Этот второй вариант я постараюсь
проверить на практике.
Однако его депрессия продолжалась до 30 апреля 1870 года,
когда Джеймс сознательно и целенаправленно положил ей конец. Он все-таки сделал
свой выбор: нужно верить в свободную волю. «Моим первым актом свободной воли
будет решение верить в свободную волю. Весь остаток года я буду сознательно
культивировать в себе чувство моральной свободы». Джеймс понимал
моральную свободу не как возможность для проявлений своеволия и непостоянства.
Эта свобода не является следствием каких-то событий и обстоятельств, и никакие
события и обстоятельства не могут ее ограничить.
Поэтому действовать свободно означало для Джеймса поставить
свои поступки в зависимость только от себя и от своих решений, что, принимая во
внимание его воспитание, было ему всегда очень нелегко.
После выздоровления Джеймс получил в Гарварде место
преподавателя. Сначала он работал на отделении анатомии и физиологии, а
несколько лет спустя впервые в Соединенных Штатах стал читать курс лекций по
психологии, созданный им самим.
В 1878 году он женился и начал работу над учебником The Principles of Psychology, который
был опубликован в 1890 году. Эта книга совершила переворот в психологии,
обозначив границы и цели будущих исследований. Вся страна гордилась Джеймсом.
Его живой и красочный стиль, внимание к моральным и практическим аспектам способствовали
его известности как лектора. Два сборника его «бесед»:«Воля к вере и другие статьи» и «Беседы
с учителями про психологию и со студентами про идеалы, которым стоит
подражать» — еще больше укрепили в США его популярность. В 1896 году
он прочел серию лекций о необычных состояниях психики, несколько расширив
понятие о сфере, доступной клинической психологии. В 1902 году он
опубликовал сборник лекций, озаглавленный Varieties of Religious Experience. Последние десять лет жизни он писал и читал лекции по прагматизму
(философская система, разработанная Джеймсом). Он предложил оценивать значение
любого явления или идеи по реальной пользе, которую они приносят, считая, что
истина должна проверяться практическими результатами веры в нее. Эта концепция
противоречит другим философским системам, призывавшим верить в абсолютность
истины. Тут Джеймс оказался в полном согласии с доминирующей в США точкой
зрения, что следует отдавать предпочтение всему практическому и полезному, не
увлекаясь теориями. Можно привести такие подходящие для современной жизни
выражения прагматического характера: «Давай вкалывай!» или «А в чем суть
дела?».
«Прирожденные рационалисты и прирожденные прагматики никогда
не поймут друг друга. Мы всегда будем смотреть на них как на что-то отжившее,
призрачное, а они видят в нас вандалов — и это безнадежно... Почему бы не
взглянуть на вещи более реально и не понять, что на смену одним теориям
приходят другие, более верные?».
В течение семестра он преподавал в Стэнфордском университете
(занятия были прерваны сильным землетрясением 1906 года), потом вернулся в
Гарвард. Вскоре после этого ушел на пенсию, но продолжал писать и читать
лекции.
Умер Джеймс в 1910 году.
Он был третьим президентом (1894—1895) Американской
психологической ассоциации и активно способствовал тому, чтобы психология как
дисциплина стала независимой от неврологии и философии. Определение, которое
Джеймс дал психологии, — «описания и объяснения состояний сознания как
такового», — определяло направление этой дисциплины, пока не
оказалось необходимым включить в нее экспериментальную и бихевиористскую
психологию.
|