СТАНОВЛЕНИЕ МОСКОВИИ XIV—XV ВЕКА

Никто не виноват в том, что родился рабом… Но раб, целующий плетку и призывающий благословения на хозяина, уже не просто раб, а совершенно отвратительный и вызывающий законное чувство омерзения холуй и хам.

В. И. Ленин

Из Северо‑Восточной Руси — в Московию

Шляхетство Западной Руси собиралось на съезды‑сеймы для решения важных вопросов. На эти сеймы не приглашались князья, чьи владения не входили в Великое княжество Литовское, — по понятным причинам. Но вот в 1303 году князья Северо‑Восточной Руси проводят общий сейм. Как свидетельствует Н. М. Карамзин, «в сих Княжеских съездах не участвовали ни Рязанские, ни Смоленские, ни другие владетели. Нашествие монголов уничтожило и последние связи между разными частями нашего отечества: Великий Князь, не удержав господства над собственными Уделами Владимирскими, мог ли вмешиваться в дела иных областей и быть — ежели бы и хотел — душою общего согласия, порядка, справедливости?».

Не будем вспоминать, что великому князю литовскому почему‑то удается и удерживать господство над своими уделами, и быть «душою общего согласия» в своих пределах. Не будем даже фиксировать лишний раз внимание читателя на том, что Н. М. Карамзин сознательно делает вид, будто помимо великого князя владимирского нет в это время на Руси владыки с таким же титулом, и всех, кроме рязанского и смоленского князей, именует эдак общо: «Другие владетели». Заметим лишь, что пока северо‑восток полностью сохраняет свою репутацию дикого, изолированного от всех, мало интересного кому‑либо захолустья. Кстати, не очень понятно и обратное: считают ли на северо‑востоке западных русских сородичами? «Южные области России… Быв некогда лучшим ее достоянием, с половины XIII века сделались чужды для нашего северного отечества (Для нашего! — А. Б. ), коего жители брали столь мало участия в судьбе киевлян, волынян, галичан, что летописцы Новгородские и Суздальские не говорят об ней почти ни слова», — свидетельствует Карамзин. И о более поздних временах: «…Шайки Литовских разбойников злодействовали в пределах Торжка. За что Великий Князь приказал своим Воеводам сжечь в соседней Литве несколько городов: Рясну, Осевен и другие, принадлежавшие некогда к Полоцкому Княжению». То есть в ходе войны с Литвой Иван III велит обращаться с жителями Полоцкой земли, как с врагами, несущими круговую поруку с теми, кто разорял Московию. Отметим это: нет уверенности в том, что Запад и Восток Руси признают друг друга единым народом. Утверждать это с уверенностью трудно, но предположить мы просто обязаны.

На самом же северо‑востоке Московское княжество еще в начале XIV века — одно из самых незначительных. Включает оно только два города — Москву и Звенигород и земли вокруг них. Правят в Москве князья из младшей линии наследников Александра Невского, то есть князья, не имеющие права стать великими князьями. Что же такое Москва? Так, захолустное владение малоизвестных, ничем не примечательных владык сугубо местного розлива. Только при внуке Александра Невского, Иване Калите (1325—1340), начинается возвышение Москвы, рост ее престижа и значения. А к концу XIV столетия, к Куликовской битве, Московское княжество оказывается вдруг лидером всего северо‑востока и начинает играть исключительную роль в истории всей Руси. И возникает естественнейший вопрос: а что же привело Московское княжество к лидерству, а потом и к могуществу? Почему именно это княжество стало так успешно собирать русские земли и стало центром будущей Российской империи? Действительно, почему столицей нашей Родины стала Москва, а не Тверь, не Ростов и не Рязань? Какие качества именно московских князей или свойства территории их государства сделали так, что именно Москва собирала русские земли, а не Тверь и не Рязань? Классический ответ состоит в том, что Новгород, Казань, Киев, даже Рязань лежат на окраинах страны. А Москва лежит в центре, и отсюда собирать земли куда удобнее: во все концы России расстояние примерно одинаковое. Но и тогда возникают недоуменные вопросы: ведь Ростов, Тверь, Владимир, Суздаль, Калуга, Боровск, Серпухов находятся совсем недалеко от Москвы, в том же самом центре, что и она сама. Почему не могучая Тверь? Почему не древний Ростов? Чем хуже Москвы Серпухов? Вопросы, вопросы… Есть такое мнение, что московские князья — самые решительные воины с Золотой Ордой, и потому они становятся лидерами для всей Руси. Все русские княжества начинают идти за Москвой и помогают ей. Но есть и прямо противоположное мнение. И далеко не самое безосновательное. Московские князья — самые большие сторонники монголов. Еще Александр Невский, который стал приемным сыном Бату‑хана (Батыя русских летописей), помогает подавить восстание против баскаков, которые собирали дань для Орды.

В 1262 году по всей Руси вспыхнуло восстание: в Новгороде, в Суздале, Ярославле, Владимире. Как писал летописец, «и побиша татар везде, не терпяще насилие от них». Александр Невский, победитель ярла Биргера и Ливонского ордена, к тому времени стал великим князем владимирским и оставался им в 1252—1263, до своей физической смерти. Ярлык на великое княжение он, конечно же, получал от монголов. И вот Александр Невский вместе с ордынским, собственно татарским войском активнейшим образом подавлял восстание во всех городах Северо‑Восточной Руси. Подавление восстания проходило с невероятной, просто пугающей жестокостью. Во всех городах Северо‑Восточной Руси великий князь владимирский запретил вече. Ведь это городские веча принимали решение бороться с татарами, вечевые колокола созывали народ на восстание. Баскаков татары больше не посылали на сбор дани на Русь. Да и зачем? Сбор дани был отдан на откуп восточным купцам, а в первой половине XIV века собирали дань уже московские князья. Так сказать, свои же. Глупо, конечно, судить исторических личностей по меркам сегодняшней морали, которые позволили бы называть Александра Невского плохими словами: «коллаборационистом» или «предателем национальных интересов». Разумеется, ни тем, ни другим Александр Невский не был и в помине, как и поляки, посадившие на свой трон русского Владислава (Ягелло), как и татарские князья, которые, придет время, будут верой и правдой служить московским царям. Попробуем лучше посмотреть: а чего добился Александр Невский своими действиями вместе с Ордой? Ему‑то чего нужно было? И получил ли он то, что хотел?

Ну, во‑первых, он, конечно же, получил колоссальное усиление великокняжеской власти. Причем не абстрактного принципа этой власти, конечно же, а вполне конкретно: себе лично и своим потомкам. Орда теперь прекрасно знала, что уж на кого‑кого, а на эту линию княжеского рода очень даже можно положиться. И собирать по Руси дань для Орды стал не кто‑то, а внук Александра Невского, знаменитый Иван Калита. Не кому иному расчистил Александр Невский дорогу, а своим внукам. И второе. Александр Ярославович Невский осуществил на практике два родственных, очень близких по смыслу действия. Совершить нечто подобное хотели многие русские князья, что и показал еще Андрей Боголюбский, заплатив жизнью за своеволие. А вот Александр Невский воспользовался монголами, чтобы осуществить эти действия в несравненно больших масштабах и совершенно безнаказанно: он отменил в русских городах веча и ввел режим единоличной деспотической власти.

Еще раз подчеркну: Александр Невский не сделал ничего, что не было бы предметом тайного вожделения и других князей. Разница в том, что они только бессильно мечтали, а он воспользовался случаем и осуществил желанное на практике. Как и Иван Калита. Многие князья, наверное, могли только мечтать о такой замечательной возможности: собирать дань для татар! Собирать не только в своем княжестве, а во всех княжествах, платящих монголам дань. Самому решать, кто и сколько — хе‑хе! — будет платить, в зависимости от отношений с главным сборщиком. И уж, конечно, собирать дань, старательно отводя в собственные карманы ручеек из текущей в Орду золотой речки… Хотели — многие. Осуществил — Калита. Осуществил в числе прочего и потому, что для него уже за несколько поколений подготовили такую возможность.

Напомню, никакой Московии пока еще нет, она возникнет только в середине — конце XV столетия, не раньше. Пока речь идет только о том, как в недрах Московского княжества вызревает особый тип государства. Весь XIV и XV века московские князья очень последовательно строили государство, характер которого В. О. Ключевский назовет «тяглым». Потом будут и другие термины: «не правовое государство», «традиционное», «деспотическое». Но по сути они будут обозначать то же самое, что и «тяглое». Тяглый характер государства обозначает, что в этом государстве нет свободных от него людей. Все обязаны нести тягло — служить. Отношения людей, их положение в обществе, их богатство… одним словом, абсолютно все определяется тем, кто и как служит государству.

В Европе (в том числе на Западной Руси) отношения внутри служилого слоя определял вассалитет. Вассал должен был служить сорок дней в году, или два месяца… Одним словом, установленное число дней, и весь остальной год был никому и ничего не должен. Можно сколько угодно смеяться над системой, когда вассалы могли разойтись на 41‑й день своей службы, даже прекрасно понимая: еще день‑два — и противник капитулирует. Наверное, в своем роде это и правда забавно. Но эта система создавалась свободными людьми, наследниками Рима и Эллады. И воспитывала свободных людей, которые договариваются о службе, честно выполняют условия договоров и которых нельзя принудить исполнять что‑то сверх договора.

Никакого влияния античной цивилизации Московия не испытала, традиций вассалитета в ней не было. Служилый человек был обязан служить столько, сколько он физически сможет, безо всяких обязательств со стороны князя. По меткому определению В. О. Ключевского, дворянину давалось поместье не за то, что он служил, а для того, чтобы он служил. Московия опиралась не на бояр с их вотчинами, с их какими‑никакими, а традициями. Москва опиралась на дворян — высокопоставленную дворню князей и великих князей, зависимую, неуверенную в себе, которой некуда деваться. Служить государству до последней капли крови должны не только дворяне, но и крестьянство. У мужиков просто другой способ службы: платить налоги и работать. Если дворянин должен давать все, что может, то и крестьянин тоже. Древняя Русь знала много типов зависимых людей: рядовича, заключившего ряд‑договор. Закупа, «закупившего» себя в неволю. Холопа и смерда, о положении которых до сих пор ведутся споры между учеными. И каждый крестьянин был зависимым ЛИЧНО. Не потому, что он крестьянин, а потому, что именно его обстоятельства таковы. Московская Русь требовала от крестьян не только работать и «помнить себя». Она давала крестьянам некое место в общей иерархии. Пусть невысокое, но гарантированное место; место, которого никто не мог лишить крестьянина по своему произволу. А горожан в Московии не было. Города — были, но они не знали вольностей и Магдебургского права. Да и вечевые колокола не звонили больше после того, как подняли народ на восстание против монголов. И особого сословия горожан, не дворянства и не крестьянства, мятежных, самостоятельных, критичных горожан — не было. Закрепощение крестьян и опора на дворянство, опора на служилые, а не на экономически самостоятельные слои населения означало одно — уменьшение личной свободы всех слоев общества. И «сверху», и «снизу». Как ни парадоксально, убывала свобода и самого великого князя московского: принципы службы Московскому государству прямо касались и его. Единодержавие, необходимость передать трон только одному из наследников требует, казалось бы, четкой традиции. Кому же трон передавать? На католическом Западе все было ясно: все решало старшинство по прямой мужской линии. По византийской традиции, сидеть на троне мог сын с любым порядковым номером и вообще всякий, захвативший власть.

Сын и наследник Ивана Калиты, Симеон Гордый (1341—1353), сумел избежать дробления Московского княжества: подписал договор с братьями о том, что удельные князья не будут отделять свои владения от владений Москвы. Договор утверждал верховную судебную власть московского князя, передавал в его руки все военные силы. Симеон даже держал одного из своих братьев в тюрьме, и не за преступление, а так… на всякий случай. А то… характер у него плохой: вдруг восстанет? Этот способ решать вопрос о престолонаследии московские великие князья будут использовать очень охотно, и даже усовершенствуют. Вот Иван III, скажем, в 1491 году заключает в тюрьму своего брата Андрея, где тот вскоре и помер (в московитских тюрьмах жили недолго), гениально решив вопрос о возможных конкурентах. Митрополиту, который приехал просить за Андрея, он так и объясняет: мол, вдруг не сам Андрей… Вдруг его дети и внуки захотят искать престола? Все правильно: нет детей и внуков, нет проблемы! Молодец, князюшка! И обширный же ум тебе дан, истинно государственный. Но и после убийства брата Иван имел слишком много, сразу двух наследников престола! Оба равные, оба законные. Царевич Дмитрий, внук от рано умершего сына Ивана, от первой жены. Подозревают, что Ивана отравила вторая жена Ивана III, Софья Палеолог, расчищая дорогу на трон своему сыну Василию. Сначала Иван III вознес Дмитрия, посадил на трон рядом с собой, а сына Василия посадил в тюрьму на всякий случай. Чтобы не смог бунтовать, оспаривая престол у другого, выбранного Иваном наследника. Потом Иван передумал и засунул в тюрьму уже Дмитрия; часть преданных ему бояр казнил, часть сослал. А вознес теперь уже Василия и помер так удачно для Василия, что не успел еще раз передумать. И Василий остался наследником, а Дмитрий так и умер в темнице. Ни за что, просто чтоб не мешал. Загубленная судьба? Ну и что? Это всякие там горожане задают ненужные вопросы, всякие там латиняне, ненастоящие христиане болтают глупости, будто у всех одинаковые души — у великих князей и мужиков и что их якобы одинаково нельзя губить. Московиты точно знают, что надо делать, и плевать им на всякую ересь про души, про личность и прочую ерунду, вредную для государственности. А великий князь на то и государь Всея Руси, чтобы ему было виднее, чью именно судьбу губить. Он выбирает, как хочет.

Единодержавие должно иметь основания. На Западе, в Китае и Японии основанием были обычай и закон. В Византии — традиции поздней Римской империи и необходимость сохранять целостность этой империи. В Московии основанием стало то, что великий князь, потом царь — это тоже слуга государства. Все служат — и он служит. Так сказать, общее благо дороже.

Дмитрий Донской, сражавшийся как рядовой воин, прекрасная иллюстрация этому. Он — один из всех и делает то же, что все. Так сказать, действует не по своей воле, а по воле необходимости. Если даже летописи изрядно преувеличили ранения Дмитрия, полученные им на Куликовом поле, приходится признать: Дмитрий Иванович честно выкупил власть своей кровью. Точно так же и Петр I, который лично вытаскивал застрявшие в грязи пушки, заколачивал сваи, возглавлял атаки на шведские корабли, и Александр I, посвятивший парк в Царском селе «дорогим моим сослуживцам», всего лишь поддерживают «служебную» московскую традицию. Что поделать! Российская империя вышла из Московии и лишь продолжила ее путь.

Традиция тяглового государства позволяет многое что «списывать», оправдывать, в том числе и собственную агрессивность. Агрессивность Московии часто, слишком часто объясняли тем, что на ее границах нет никаких естественных преград: высоких гор, рек, пустынь. Лучше всего эта идея выражена в книге Ф. Ф. Нестерова, где утверждается: Россия открыта во все стороны света, и потому завоевание любых рубежей означает только одно — выход на новые рубежи. А со всех рубежей катятся бесконечные волны вражеских нашествий. Это, мол, и потребовало от русских невероятной дисциплины и самоотверженности, готовности служить государству до последней капли крови. По Нестерову, Московия постоянно проигрывала по численности и по качеству вооружения, но всегда ухитрялась сосредоточивать максимум войск на необходимом направлении. А сами войска при самом плохом вооружении и невероятной бедности готовы были являть чудеса героизма, безоговорочно отдавая свою жизнь во имя и на благо государства. «Жить не необходимо», если «зато» противник задержался ненадолго, пока резал, и уже собственной гибелью человек внес вклад в общую победу. Если читатель сочтет, что я преувеличиваю, приписывая оппоненту лишнее, то отсылаю Вас к его книге.Автор приводит пример, когда в память о некой героической рукопашной один из армейских полков получил редкий знак отличия — красные отвороты сапог. «Зачем же было выделять одну воинскую часть, когда весь народ на протяжении своей истории отбивался, стоя по колено в крови?» — патетически восклицает Нестеров. Звучит романтически, красочно, и, наверное, не у одного россиянина возникает эдакое сладкое пощипывание в носу, ощущение некоего воспарения над скверною и гадостью земной, приобщения к чему‑то высшему. Но ведь здесь заколдованный круг: мы служим, вечно воюем со всеми и тем самым создаем необходимость защищаться от нас. Оскаленные железом границы, негативное, опасливое отношение соседей к московитам наглядно показывает: все против нас, надо служить своему государству! И то, что вызвано нашим же отношением к миру, служит превосходным подтверждением: мы, оказывается, правильно живем!

Первый поворот к Европе задом

При Симеоне Гордом начинается и противостояние Москвы с Западной Русью. Пока — на территории северо‑востока. В начале XIV века Великое княжество Литовское пытается присоединить Можайск. Вспыхивает война и за Можайск, и за все верховья Оки. Вскоре Тверское и Суздальско‑Нижегородское княжества, а затем и другие начинают искать поддержки против усиления Москвы у литовских великих князей.

Увы! Даже очень сильные историки не могут порой отойти от вбитых с детства стереотипов. Я питаю глубочайшее уважение к высказываниям И. Ионова, но и у него прочитал, костенея от изумления: «Московские князья, начавшие как подручные татарского хана, превратились в защитников Руси от литовской агрессии».

«Агрессия» Литвы — Западной Руси, включившей в себя 70% всех земель и всего населения Киево‑Новгородской Руси? Против кого? Против других русских княжеств? Тогда что же называется «собиранием русских земель»? А от кого защищает Москва свой дикий северо‑восток? От русских подданных великого князя литовского?

Но Литва и у И. Ионова русским государством не признается. Попытка присоединить к себе Можайск, Тверь и Суздаль рассматривается только как попытка захвата. Для Ионова Русь — это Московское княжество, и только оно, это государство, и полномочно собирать русские земли. Удивительно, но даже позиция Твери и Суздаля, пытающихся опереться на Литву против Москвы, Ионова ни в чем не убеждает. Он достаточно умен и культурен, чтобы не называть действия этих государств предательскими, но логика ведь именно такова. Получается вопиющий парадокс: 15% русских земель — это и есть вся Русь. 70% — никакая не Русь. Стремление Твери и Суздаля стать частью государства, включающего 70% Руси, — это откол от Руси…

С этого времени, с середины XIV века, и начинается конфронтация Великого княжества Литовского и Московского княжества. К этому времени относятся и документы, в которых трудно понять, про москалей речь идет или про татар. Я совершенно согласен с А. А. Бушковым в одном из его предположений (но только в одном!), что для жителей и Европы, и конкретно Западной Руси часто оказывалось не очень важно, имеют они дело со степняками или с жителями Восточной Руси. Взаимная вражда естественно возникает, когда Западная Русь оказывается союзником и проводником политики монголов. И когда Москва оказывается носителем иного принципа общественного и государственного устройства, чуждого Европе и большей части Руси. Там, где сходятся войска Великого княжества Литовского и Москвы, рубятся между собой русские люди. Это одна печаль. Там, где воюют Москва и Литва, воюют Европа и Азия. Не зря же граница этих частей света с XV века и до сих пор упорно проводится через территорию Руси. И выбор Суздалем и Тверью между Великим княжеством Литовским и Москвой — это не просто выбор вассала между двумя сюзеренами и не просто решение, в какое государство войти, побольше и посильнее. Это выбор между Европой и Азией.

Именно в это время, во второй половине XIV века, русский король Польши и великий князь литовский Ягайло оказывается союзником татарского хана Мамая. С трудом могу представить себе столь противоестественный союз, воистину порожденный Москвой. Но он был, этот союз 1380 года: союз Мамая, рязанского князя и великого князя литовского. Тот самый вариант, когда сбываются самые страшные (они же — и самые сладкие) московские мифы: «Все против нас!».

Москва тянет в Азию, а русский человек далеко не всегда так уж стремится в нее попасть — даже на северо‑востоке. Если же говорить о Западной Руси, то там цивилизационный выбор как бы уже сделан, и всякое торжество Азии — это отказ от уже достигнутого уровня сложности. В записках некого М. Литвина в XV веке очень четко объединяются «татаре и москвитяне», имеющие сходные обычаи.